«Не все нужно заворачивать в красивую упаковку»

— Да, поджимает. Предложение выше, чем спрос. И золотые времена для моушена и спецэффектов остались где-то в 1990-х — начале 2000-х. Даже если судить по нью-йоркской студии, где я работаю… ей уже 30 с лишним лет, и сотрудники, которые тут лет пятнадцать проработали, любят рассказать, какие прежде были бонусы и корпоративные поездки. Даже за те пять лет, что я тут, половину штата сократили, треть 3D-отдела убрали, да и бесплатные завтраки отменили. Конечно, в будущем еще могут появиться новые задачи. Ведь раньше в диджитал-индустрии видео было не нужно, а теперь все перешли на видео, потому что люди не хотят читать, а хотят смотреть. Но, с другой стороны, машины умнеют, и через пять лет простое видео, которое сегодня делается руками бедных интернов, будет делать искусственный интеллект.

— Техническим вещам нужно учиться дома. Любой 16-летний мальчик на «Ютьюбе» объяснит тебе какую угодно техническую деталь. А в вузе должны научить, зачем делать и что делать, а не как. Ведь моушен — это не просто движущиеся картинки: по сути, ты одновременно и дизайнер, и режиссер, и монтажер. И ты не можешь, как в кино, камеру отдать одному человеку, а декорации поручить другому. Мы видим, как делают индусы и китайцы — без образования, но посмотревшие все нужные туториалы. Технически у них все нормально, но выглядит чудовищно. Композиционные, цветовые, шрифтовые решения в каждом кадре ведь не от балды берутся. Так что и в моушене нужно образование графического дизайнера. Другой вопрос, зачем вообще сегодня кому-то начинать заниматься моушен-дизайном.

— Я вижу, как здесь подростки идут в престижный вуз, где им рассказывают красивую историю про успешных дизайнеров и звезды приходят вести мастер-классы. А потом выпускники выходят из вуза со 150 тысячами долга — и не факт, что их возьмут вообще на работу, и непонятно, сколько им потребуется времени, чтобы этот долг отдать. А в Индии и в Китае каждый год выпускаются несколько десятков тысяч людей, которые тоже занимаются моушеном. Студентам, которые изучают моушен, стоит иметь в виду, что будет гарантированно сложно.

— И, скорее всего, не первое время, а все время. Потому что а) надо учиться непрерывно, б) конкуренция, в) ты вечно недоволен тем, что сделал. Через месяц смотришь на свои прошлые работы, а они отстойные. В нашей индустрии знания в течение пары лет становятся нерелевантными. Так что нужно быть готовым к тому, что в этой области придется непрерывно учиться. Как в «Алисе в Стране чудес» — «бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте».

Мой совет: на фиг моушен, лучше идти в интерактив, заниматься играми, VR. У этого, по крайней мере, еще на 10−15 лет какое-то светлое будущее просматривается. А моушен уже на закате.

— Это хорошо еще, если у тебя нормальные условия работы — не идиот продюсер и не самодур креативный директор. Но есть еще и внутренние сомнения: я понимаю, что занимаюсь по большому счету бесполезной деятельностью, я не доктор, не полицейский и не пожарный. Все, что я делаю, спустя пару месяцев уходит в небытие. В результате моей работы разве что какой-то чувак на своей шоколадной фабрике продаст больше конфет и купит себе яхту, а другой чувак заработает себе на этих конфетах ожирение. Так что, если задуматься, у меня довольно паразитическая профессия, как у большинства работников сферы услуг. И это понимание тоже давит. Поэтому очень важно все-таки эту штуку любить. И если моушен-дизайн — это не то, от чего тебя по-настоящему прет, лучше сюда не соваться. Для меня моя работа и есть мое хобби, иначе я бы уже тысячу раз перегорел и бросил.

— Решение было связано с двумя моментами. Во-первых, у меня закончился профессиональный рост. Я сначала отучился в Симферополе, где все было печально, а потом поехал в Москву. План был заработать много денег и пойти учиться в хороший вуз. Но когда я год проработал в Москве, меня уже начали звать в ту же Британку вести какие-то мастер-классы. Так я понял, что с учебой поезд ушел. А спустя лет пять-шесть, когда я уже пришел к уровню арт-директора студии, стало понятно, что дальше я могу стать только арт-директором другой студии. Это был потолок. Вторая причина отъезда — политическая. Я не такой идейный человек, чтобы пытаться изменить страну, поэтому я решил поменять одну страну на другую.

— Сначала мы приехали с женой по туристической визе на полгода, чтобы просто посмотреть. После полутора месяцев жена сказала: ты как хочешь, но мы тут остаемся. Я выбрал несколько студий, в которые хотел бы пойти работать, и стал всем писать; мне, естественно, никто не отвечал. Идти посудомойщиком, чтобы просто зацепиться, я был не готов. В итоге поиск работы затянулся больше чем на шесть месяцев.

Это все было довольно депрессивно. В Москве я привык, что со мной носятся, что я такая звезда, могу пойти в любую студию. А в Америке таких классных парней еще несколько тысяч, и всем нужна работа. Я стал делать визу O-1 Visa for Workers with Extraordinary Abilities (виза для работников с экстраординарными способностями. — Примеч. ред.). Для ее получения ты должен доказать, что в своей области у себя в стране ты попадаешь в один процент лучших профессионалов: у тебя должны быть награды на фестивалях, лекции, мастер-классы, пресса, рекомендации значимых людей в индустрии. Я уже собрал все документы — и тут меня позвали на собеседование. После нескольких фрилансов мне сказали: чувак, ты нам нравишься, давай мы тебе твою визу оплатим. Видимо, это были еще отголоски хороших времен, потому что спустя три года, когда я визу продлевал, мне уже никто за нее денег не предлагал.

— Сейчас я уже делаю грин-карту, вид на жительство, тоже как extraordinary чувак. Это уже на порядок сложнее, потому что надо доказать не только, что ты был классный где-то у себя, но что ты и в Штатах входишь в условный топ «один процент в своей области». И это уже другая конкуренция, это тебе не в Москве награды собирать. Но необязательно делать как я — у меня есть куча знакомых, которые сюда переехали, и каждый своим путем шел: кто-то через рабочую визу, кто-то через «гей-притеснения» или еще как-то. Из всех путей легализации в США я, кажется, выбрал самый сложный. Но зато честный.

— Больше всего удивил средний возраст сотрудников. В России все моушен-дизайнеры — это люди по 20−27 лет. В нашей нью-йоркской студии нет ни одного сотрудника моложе 30. Все специалисты — взрослые дяди и тети по 40−50 лет. Кроме того, удивило, что эти суперпрофессионалы — люди без какого-то чрезмерного самомнения. В Москве, бывало, приходишь на конференцию, где выступает человек из Pixar или из Industrial Light & Magic, рассказывает, как они делают серьезное кино. Ты такой сидишь, смотришь, думаешь: блин, как круто! Поворачиваешь голову в зал — а там все сидят с такими лицами, будто они владельцы ILM: типа, что тут меня этот чувак лечит? Правда, я уехал уже шесть лет назад, может быть, с кризисом все стали поскромнее. Но в то время в Москве тридэшники все были звезды как на подбор.

— Здесь клиент больше доверяет студии. Все более осмысленно, спокойно, слаженно работает, и результат потому получается лучше. Бывают и у нас какие-то идиотские авралы, перемены задач на полпути. Но тут это исключение, а в Москве — правило. После Москвы у меня первое время было ощущение, что это какой-то затянувшийся отпуск. Я прихожу в 9 утра, ухожу в свои 7. В выходные не работаю, то есть по сравнению с Москвой это просто санаторий.

В России, на Украине есть очень талантливые ребята. Но проблема — в организации процессов, в компетентности клиентов и агентств, из-за которых очень много работы идет в никуда и часто приходится принимать плохие визуальные решения.

— Вначале меня брали вообще на техническую должность. Пару лет потребовалось, чтобы показать, что я какую-то ценность представляю как рядовой дизайнер. Еще какое-то время ушло, чтобы стали доверять как арт-директору. Сейчас процентов на семьдесят я вернулся на свой прежний уровень. Это непросто. Но то же было, когда я переходил из графического дизайна в веб, потом из веба в моушен, то же произошло, когда я начал плотно заниматься эффектами. Я люблю вызовы, меня они мобилизуют. Плюс у меня замечательная жена, которая меня поддерживает.

— Каждый себе отвечает на этот вопрос самостоятельно, как и на другие вопросы: изменять ли в браке или не изменять? Покупать краденое или не покупать? Голосовать за «Единую Россию» или нет? И в дизайне есть такие вопросы. Я считаю, что если ты продаешь говно, то и выглядеть оно должно как говно, а не как конфетка. Не все нужно заворачивать в красивую упаковку. Поэтому я не работаю с табачными компаниями, считаю, что не нужно рекламировать войну и политику. У меня даже был смешной повод эти убеждения проверить. Меня поставили делать рекламу Marlboro, естественно, не спросив моих предпочтений. Мне пришлось идти к креативному директору и говорить, что я все понимаю, это не ваша головная боль, но я для табачников не делал и делать не собираюсь. Хотите, можете меня уволить — или я могу свою зарплату за неделю отдать человеку, которого вы наймете. Он покивал, потом меня вызвал вице-президент нашей студии, я ему это все повторил, и он меня отпустил. Денег у меня не забрали и табак делать больше не ставили. Поэтому я часто спорю с друзьями, если они делают проекты, которые, я считаю, не стоило бы делать. Основной их аргумент: чем я иначе буду детей кормить? Но я считаю, что найдется чем.

Беседовала Ася Чачко / Посмотреть видео: Dance, Fios "Learn More", Califia Farms "Loves You Back"